Охота на овец - Страница 78

Мы стояли на пороге огромной гостиной. Внутри было очень просторно и пахло, как в старом чулане. Запах этот я хорошо помнил с детства – запах Состарившегося Времени, какой всегда исходит от мебели, отслужившей свой век, или циновок, которыми больше никто не пользуется. Я затворил дверь за спиной, и завывания ветра снаружи утихли.

– Добрый день! – заорал я во весь голос. – Кто-нибудь дома?!

Кричал я, конечно, совершенно напрасно. Дом был безлюден и мертв. Лишь огромные часы в форме башенки у камина методично, секунду за секундой, отстукивали упрямое время.

С моим сознанием начало происходить что-то странное. Я прикрыл глаза – и время вдруг расслоилось; в наступившем мраке видения из разных отрезков прошлого плыли передо мной, путаясь и накладываясь одно на другое. Разбухшая память проседала и осыпалась, как высыхающий после дождя песок. Но это длилось недолго. Я открыл глаза, и сознание тут же вернулось ко мне. Перед глазами снова висело лишь унылое пепельно-серое пространство гостиной.

– Что с тобой? – обеспокоенно спросила подруга.

– Так, ничего, – сказал я. – Зайдем, что стоять на пороге...

Пока подруга нашаривала на стене выключатель, я в полумраке изучил повнимательнее часы. Три медные гири оттягивали своим весом пружину часов и тем самым приводили в движение часовой механизм. Все три находились уже в самом низу, и часы продолжали идти, выжимая из их медной тяжести последнюю силу. Судя по длине цепей, обычный путь этих гирь сверху вниз занимал примерно неделю. А это означало только одно: неделю назад кто-то приходил сюда и завел часы. Я подтянул гири часов кверху, пересек комнату, плюхнулся на диван и вытянул ноги. Диван был старый, чуть не довоенных времен, но сидеть на нем было исключительно приятно. Не мягко, не жестко – в точности так, как хотелось телу. Кожаная обивка пахла, как человеческие ладони.

Вскоре послышался легкий щелчок, зажегся свет, и из кухни появилась подруга. Она энергично обшарила все уголки гостиной, потом уселась на стул и закурила ментоловую сигарету. Я закурил такую же. С тех пор, как мы с ней стали жить вместе, я понемногу вошел во вкус ментоловых сигарет.

– Такое впечатление, будто твой друг собирался здесь зимовать, – сообщила подруга. – Я проверила кухню; там еды и топлива – на всю зиму хватит. Прямо не кухня, а супермаркет какой-то!

– Но самого-то хозяина нет...

– Проверим второй этаж!

По лестнице сбоку от кухни мы поднялись наверх. Лестница убегала круто вверх и на середине словно разламывалась пополам, сворачивая вбок под очень странным углом. Воздух на втором этаже был как будто чуть-чуть другой.

– Голова болит, – вдруг пожаловалась подруга.

– Что, сильно болит?

– М-м... Ничего, не обращай внимания. Я привыкла.

Второй этаж состоял из трех спален: слева по коридору большая, и справа – еще две поменьше. Мы начали заглядывать во все двери по порядку. Мебели в каждой из комнат было раз-два и обчелся; лишь бледные сумерки заполняли собой пустующие пространства. В большой комнате стояли двуспальная кровать с голым матрасом и платяной шкаф. Пахло при этом так, будто само Время здесь отдало Богу душу. И лишь маленькая спальня в конце коридора хранила дух человека. Постель была тщательно прибрана, подушка едва заметно примята; рядом с подушкой словно дожидалась хозяина аккуратно сложенная пижама голубоватой расцветки. На ночном столике у кровати стояла старая лампа, а рядом лежала книга – «Новеллы» Конрада. Тяжелый дубовый шкаф в двух шагах от кровати был заполнен аккуратно рассортированными мужскими сорочками, свитерами, брюками, носками и нижним бельем. Сорочки и свитера – старые, местами вытертые до дыр, однако носить их можно было еще очень даже неплохо. Но что самое интересное – многие из этих вещей показались мне хорошо знакомыми. Это были вещи Крысы. Сорочки тридцать седьмого размера, брюки – семьдесят третьего. Сомнений быть не могло. У окна стояли старые, неказистые письменный стол и кресло. В верхнем ящике стола я обнаружил дешевую ручку с пером, три запасных чернильных капсулы и набор писчей бумаги с конвертами. Бумагой из пачки на разу не пользовались. Во втором ящике валялись полупустой пузырек с таблетками от кашля и канцелярская мелочь вразброс. Третий ящик был пуст. Ни дневника, ни блокнота, ни случайных записок на скорую руку. Как если бы хозяин сгреб все лишнее одним махом и выкинул, не раздумывая. Во всей комнате царил такой идеальный порядок, что становилось не по себе. Я провел рукой по столешнице – на пальцах осталась белая пыль. Не очень густая. Недельной давности, не больше.

Я поднял двойную раму окна, выходившего прямо на пастбище, и распахнул ставни.

Гулявший по пастбищу ветер крепчал, черная туча опускалась все ниже и ниже. Травы то прогибались под ветром, то снова вставали, и, казалось, все огромное пастбище корчится, как живое. Вдалеке раскинулась березовая роща, еще дальше вставали горы. Все в этом пейзаже выглядело точь-в-точь как на фотографии. Не было только овец.

Мы спустились в гостиную и оба плюхнулись на диван. Часы издали недолгий мелодичный перезвон, затем мерно и гулко пробили двенадцать раз. До тех пор, пока последний отзвук этого боя не растворился в воздухе, мы с подругой молчали.

– Ну, и что будем делать дальше? – спросила она наконец.

– Похоже, остается только ждать, – ответил я. – Еще неделю назад Крыса был здесь. Его вещи остались в доме. Значит, он вернется...

– А до тех пор нас завалит снегом, и придется здесь зимовать. Как ты тогда уложишься в месячный срок? Она, черт возьми, была права.