Ни слова не отвечая, она забавлялась с резинкой для волос, перекатывая ее туда-сюда по столу.
– И потом – допустим даже, найду я эту овцу; и что дальше? Ведь если она и впрямь такая особенная, как говорит этот тип – я же из проблем до конца жизни не выберусь!
– Но твой друг уже и так в этих проблемах по самые уши, разве нет? Иначе с чего бы он стал специально посылать тебе фотографию? С этим я уже спорить не мог. Я выкладывал перед ней козыри – она била их один за другим. Словно видела все мои карты насквозь.
– М-да... Похоже, и правда придется ехать, – сказал я обреченно.
Она улыбнулась:
– Я уверена, так будет лучше и для тебя самого. И овцу ты найдешь, и вообще все будет прекрасно!
Она дочистила уши, завернула тампоны в бумажную салфетку и выкинула в мусор. Затем взяла резинку и, подобрав назад волосы, открыла уши. Мне вдруг почудилось, будто всю квартиру резко проветрили.
– Пойдем-ка в постель, – сказала она.
Я открыл глаза – было девять утра. В постели рядом со мной ее не было. Видно, выскочила поесть – да так и ушла к себе. Записки не оставила. Только в ванной сохли ее трусики и носовой платок.
Я достал из холодильника апельсиновый сок и выпил. Поджарил в тостере хлеб, которому исполнилось трое суток. По вкусу он напоминал штукатурку. Из окна кухни виднелись цветущие олеандры в садике напротив. Кто-то вдалеке упражнялся на пианино. Звук такой, как если бежать вниз по подымающемуся эскалатору. Три толстых голубя, усевшись на телеграфный столб, оглашали окрестности бессмысленным воркованием. Хотя – кто знает? – возиожно, они и вкладывали в свое воркованье какой-то смысл: например, у них болели мозоли на лапках, и от этого они ворковали. С точки зрения голубей, может быть, это я выглядел самым бессмысленным объектом в округе.
Я пропихнул в горло два поджаренных тоста. Голуби сгинули, и в окне остались только телеграфный столб с олеандрами.
Итак, утро. На развороте воскресной газеты – цветная фотография лошади, перемахивающей через живую изгородь. Над мордой лошади – болезненного цвета физиономия наездника в черном кепи; ненавидящим взглядом он упирается в текст на соседней странице. Соседнюю же страницу занимало обширное руководство по уходу за орхидеями. У орхидей – сотни видов, и у каждого есть своя собственная история. Особы королевских кровей в таких-то странах слагали головы ради орхидей. Орхидеи, говорилось в статье, с давних пор окружала аура фатализма. Точно так же, мол, у каждой вещи вокруг нас – своя философия и своя судьба... Странное дело – с момента, когда я решил-таки ехать искать овцу, настроение становилось все лучше и лучше. Жизненная энергия растекалась по всему телу и пульсировала в кончиках пальцев. Пожалуй, впервые с тех пор, как мне испонилось двадцать, я испытывал такое особое чувство. Я сложил в мойку посуду, накормил кошку завтраком, подошел к телефону и набрал номер типа в черном. После шестого гудка тот, наконец, взял трубку.
– Надеюсь, не разбудил, – сказал я.
– Не беспокойся. Я всегда встаю очень рано, – ответил он. – В чем дело?
– Вы какие газеты получаете?
– Все центральные плюс восемь местных изданий. Местные, впрочем, приносят только под вечер...
– И вы их все читаете, так?
– Это – часть моей работы, – терпеливо произнес он. – Дальше!
– А воскресные приложения вы тоже читаете?
– Разумеется, и воскресные тоже, – подтвердил он.
– В сегодняшнем приложении видели фотографию лошади?
– Фотографию лошади видел.
– Вам не показалось, что лошадь и наездник думают о совершенно разных вещах?
Тяжелая тишина выплеснулась из трубки и медленно растеклась по квартире. Ни шороха, ни малейшего вздоха. Абсолютная тишина, от которой болело в ушах.
– И поэтому ты сюда звонишь? – спросил он.
– Да нет! Это я так – разговор начать. Чтобы легче было дальше общаться...
– У нас и без этого есть о чем пообщаться. Об Овце, например, – он закашлялся. – Прошу простить, но, в отличие от некоторых, у меня не так много свободного времени. Я хотел бы, чтобы ты говорил как можно короче и только по делу.
– Все дело как раз в этом и заключается! – выпалил я. – В общем, завтра я еду искать эту вашу овцу. Я тут, знаете, много всего передумал – но, в конце концов, решил: будь по-вашему. Однако действовать я буду так, как САМ ЗАХОЧУ. И говорить буду о том, о чем МНЕ ЗАХОЧЕТСЯ. По крайней мере, права болтать, о чем хочется, у меня еще никто не отнимал. Также Я НЕ ХОЧУ, чтобы за каждым моим шагом следили исподтишка, и чтобы всякие типы, которых я даже как звать не знаю, тыкали мне и указывали, что делать!.. Я все сказал.
– Ты очень заблуждаешься относительно своего места в жизни.
– Вы тоже заблуждаетесь насчет моего места в жизни. Послушайте – все-таки, мне кажется, я лучше вас обдумал свою ситуацию И заметил одну важную вещь. А именно – тот простой факт, что терять мне практически нечего. С женой я развелся. С работы хоть сегодня готов уйти. Квартиру снимаю, да и там из вещей ничего приличного. Всей собственности – пара миллионов на счету, подержанный автомобиль, да престарелая кошка. Одежда давно уже не модная, а пластинки как из лавки старьевщика. Ни славы, ни положения в обществе, ни успеха у женщин. Ни таланта, ни молодости. Болтаю вечно какую-то чушь – и сам же потом жалею... В общем, как вы и сказали – банальнейшая посредственность. Чего же такого я ни за что не хотел бы терять? Объясните, если знаете!... Очень долго из трубки не доносилось ни звука. За это время я успел оборвать нитку, торчавшую из-под пуговицы на рубашке, и начертить шариковой ручкой тридцать звездочек на странице блокнота.